[Демо]

Я вижу русских солдат, стоящих на пороге своей родной земли, охраняющих поля, которые их отцы обрабатывали с незапамятных времен. Я вижу их, охраняющими свои дома, где их матери и жены молятся - да, ибо бывают времена, когда молятся все, - о безопасности своих близких, о возвращении своего кормильца, своего защитника и опоры. Я вижу десятки тысяч русских деревень, где средства к существованию с таким трудом вырываются у земли, но где существуют исконные человеческие радости, где смеются девушки и играют дети. Я вижу, как на все это надвигается гнусная нацистская военная машина с ее щеголеватыми, бряцающими шпорами прусскими офицерами, с ее искусными агентами, только что усмирившими и связавшими по рукам и ногам десяток стран. Я вижу также серую вымуштрованную послушную массу свирепой гуннской солдатни, надвигающейся подобно тучам ползущей саранчи. Я вижу в небе германские бомбардировщики и истребители с еще незажившими рубцами от ран, нанесенных им англичанами, радующиеся тому, что они нашли, как им кажется, более легкую и верную добычу. За всем этим шумом и громом я вижу кучку злодеев, которые планируют, организуют и навлекают на человечество эту лавину бедствий...

С такими словами к гражданам Великобритании обратился премьер-министр страны Уинстон Черчилль 22 июня 1941 года в 23:00 по Гринвичу. К этому моменту большинство граждан СССР уже знали - началась война. Еще в 12:00 советское радио передало заявление Молотова о ее начале. К тому моменту на западе страны уже шесть часов шли ожесточенные бои. Немецкие самолеты бомбили аэродромы, солдаты вермахта входили в города и села, убивая и захватывая в плен тысячи красноармейцев. К тому моменту гарнизон Брестской крепости уже сражался в окружении, неся тяжелые потери. Многие ее защитники, как и тысячи других солдат Красной армии, погибли гораздо раньше - в первые минуты войны, когда на казармы обрушился град артиллерийских снарядов.

Образ солдата, который погиб в первом же бою, не сделав ни единого выстрела, даже не увидев своего врага, - образ трагический, олицетворяющий собой всех тех, кого война застала врасплох - французов в Арденнах в мае 1940 года, поляков на острове Вестерплятте, которые 1 сентября 1939 года гибли под снарядами линкора "Шлезвиг-Голштейн", американцев на военно-морской базе в Перл-Харборе. С огромным числом красноармейцев в воскресное утро 22 июня 1941 года произошло то же самое. Они не понимали, что происходит, и гибли под бомбами немецких самолетов.

Они, конечно, знали о том, что будет война. Об этом говорят все, кто служил в Красной армии летом 1941 года. Все как один рассказывают, что в ночь на 22 июня большинство воинских частей, дислоцированных вблизи западных государственных границ, были приведены в состояние повышенной боеготовности. Еще за неделю до начала войны о ней говорили почти открыто, как о чем-то неизбежном. И все-таки натура человека такова, что он до последнего будет верить в лучшее. Вот и красноармейцы верили в почти невероятный пакт о ненападении, верили Сталину, который твердил, что если и случится война, то только малой кровью на вражеской территории, закрывали глаза на очевидные приготовления по другую сторону границы, сообщения разведчиков, перебежчиков, на здравый смысл, наконец. Такую веру не разрушишь одним ударом! Красноармейцы гибли в первые минуты войны, не успев осознать, что она продлится долгие годы.

Или остались в живых... Глядя на фотографии солдат, сдававшихся в плен в июне 41-го, видно, что они даже толком не успели испугаться... Вот как описывает день начала войны в книге "Легенда о малом гарнизоне" писатель Игорь Акимов:
"Внизу, возле дороги, на успевшей местами пожухнуть траве сидела вразброс группа красноармейцев. Их было не меньше трехсот человек. Раненых почти не видно. Охраняли пленных четверо жандармов... Их подняли на рассвете — обычная боевая тревога, сколько уж было таких... Но на этот раз слух пошел: война. Действительно, стрельба вдалеке, "Юнкерсы" прошли стороной в направлении города. Только мало ли что бывает, сразу ведь в такое поверить не просто. Может, провокация... Они не протопали и трех километров, как их окружили танки. Настоящего боя не получилось: их части ПТО шли во втором эшелоне, да еще и замешкались, похоже. Роты бросились в кюветы, но танки стали бить вдоль дороги из пулеметов и осколочными. Уже через минуту половины батальона не стало... Все вместе они не успели убить ни одного врага..."

Вот и вся война. Для многих советских солдат именно так она и закончилась. На запад потянулись колонны людей, раньше составлявших гордость советской нации. Они не понимали, как это могло произойти с ними. Непонимание и удивление - вот что висело над страной в первый день. А следом на нее, на тех, кто остался в живых, кто избежал плена и окружения, накатывал страх. Как же так? Ведь непобедимая и легендарная! А тут на тебе... Значит, если немец настолько силен, что смог смять и раздавить нашу армию, то остановить его не сможет никто. Это только потом, после того, как московские студенты, рабочие, инженеры, артисты, профессоры положат свои жизни, остановив врага у стен столицы, после того, как прибывшие на подмогу сибирские полки отбросят фашистов от Москвы, появится вера в будущую победу. После этого с ней будут наступать, погибать, побеждать. А в июне смерть гуляла по Украине и Белоруссии вместе со страхом и отчаянием, которые гнали советских солдат на восток.

Первые бои
Человеку, который родился во второй половине двадцатого века и живет в начале двадцать первого, очень трудно представить себе, что чувствовали люди тогда, 22 июня 1941 года. Но, слава Богу, остались и те, кого не постигла судьба солдат, погибших от первой пули или попавших в плен до того, как к ним пришло осознание случившегося. Вот что рассказывают они о самом начале войны и о своих первых боях с врагом (материалы с сайта "Я помню"):
Виноградов Владимир, старшина, пехотинец:
За три дня до 22 июня пришел приказ повесить на ночь одеяла на окна, осуществить затемнение и спать в обмундировании... Личному составу были выданы боеприпасы и противогазы. Командный состав был переведен на казарменное положение. Вечером 21 июня командир полка подполковник Мкртычев созвал всех командиров и политработников и еще раз подчеркнул, чтобы никто не отлучался из части: с границы поступают самые тревожные сообщения, все может случиться. В 6 часов утра нас снова подняли по тревоге. Как и в предыдущие дни, мы выехали из части, не зная о том, что началась уже война... Где-то через час езды в направлении города Луцка, где был расположен штаб 5-й армии, мы увидели первый воздушный бой, в котором участвовало десятка полтора самолетов, наши и немецкие. Мы смотрели в бинокли, у кого они были, но различить, которые самолеты наши, которые немецкие, было трудно. Несколько самолетов были сбиты и горящими свечами упали вниз. Это было первое впечатление о войне. Стало как-то жутковато... Когда мы въехали в Луцк, - другой дороги не было, - город уже во многих местах горел. Причем горели дома с двух сторон, на большой скорости машины проезжали между пылающих домов... В тот же день мы уничтожили немецкий десант, который пытался захватить мост через довольно широкую реку, а затем дальше двинулись к границе, где вскоре встретились уже с немецкими полевыми войсками.

Владимир Ильяшенко, сержант, пулеметчик:
Днем раньше, в субботу, мы, мальчишки, отправились на реку Заравшан рыбачить. В воскресенье мы шли с рыбалки, довольные уловом, не зная, что началась война. На соседней с нашей улице знакомые ребята сказали нам: "СССР с Германией воюет, а вы на рыбалку ходите". Мы вначале не поверили. Ведь с Германией у нас был мирный договор, но, придя домой, услышали то же от родителей. Разговоры о возможном нападении Германии на СССР ходили и раньше, но никто этому не верил. Даже не поев, мы собрались во дворе поговорить. Жалели, что не успеем повоевать. Ведь немцев быстро разобьют. Нам в то время было по пятнадцать-шестнадцать лет, и призыву в армию мы еще не подлежали. Все мы были настроены архипатриотично. "Нужно пойти в военкомат и добиваться, чтобы нас отправили на фронт", - таковы были наши высказывания. Но были и возражения. Сомневались, что нас поймут.

Ильяшенко поняли, хоть и не сразу. Сначала военкоматы отсылали домой мальчишек, торопившихся повоевать "малой кровью на чужой территории", но ближе к осени стали брать всех. Большинство из тех, кто дожил до нашего времени, по возрасту должны были быть в то время совсем молодыми людьми, зачастую даже не призывного возраста.

Виктор Варгин, пехотинец:
Первый день, 22 июня, я помню хорошо. День был солнечный, ясный. Наш домик стоял на окраине Ханко у какой-то батареи, мы еще оттуда продукты получали. Я не знаю, что за батарея была - дальнобойная, что ли? У меня было назначено свидание с девушкой на 12 часов, а в час было объявлено о начале войны. Конечно, девушка не пришла. Это просто как факт, интересная подробность. И в шесть часов вечера был налет на Ханко немецких самолетов. Помню как сейчас - все небо в белых зонтиках разрывов. Пух! Пух! И слышу, шлеп! Шлеп! Осколки от снарядов зенитных падают.

Геннадий Киркевич, военный инженер:
Мы заняли позиции на возвышенности вблизи Дубоссар. Возвышенность была покрыта небольшим лесом, но немецкая авиация наши позиции видела и давала наводку немецкой артиллерии. Огонь был непрерывный и очень сильный. Более того, нас еще и сверху обстреливали "Мессершмиты". Самолеты были вооружены кроме пулеметов еще и воющими сиренами, чтобы влиять на психику. Во время пикирования самолетов раздавался вой сирен. На многих моих бойцов это сильно действовало. Помню: перекошенные лица и выпученные глаза. Но я им приказал лежать лицом к земле и ждать моего сигнала к броску. Особенно никак не мог угомониться один татарин, не помню как его звали, он кричал от ужаса. Пришлось ткнуть его штыком в зад. В подходящий момент мы перебежали на другую позицию. В помощь к нам должна была подойти артиллерия, но помощь все равно была недостаточная. Наконец нас заменили какие-то артиллерийские части и другие воинские соединения, а мы начали отход от Дубоссар.

Возможно, Киркевич ошибается - "ревели" обычно не "Мессершмидты", а пикирующие бомбардировщики Ju-87B1 Stuka, или, как их называли красноармейцы за неубирающиеся стойки шассии с обтекателями, "лаптежники". Дело в том, что для усиления психологического эффекта на этих бомбардировщиках устанавливали специальные вертушки-сирены, которые завывали в пике. Звук был настолько невыносимым, что многие пилоты "Штук" избавлялись от этих устройств, чтобы не нервничать во время пикирования.

Но стоит обратить внимание - первый враг, которого видели красноармейцы, были немецкие самолеты. Советская авиация была фактически уничтожена еще на земле в первые часы войны. Несмотря на то, что самолеты успели разместить на полевых аэродромах и замаскировать (это было сделано накануне войны по приказу Сталина), немцы прекрасно знали их расположение и без труда уничтожили большую часть нашей авиации. В первые месяцы войны господство в воздухе немецких самолетов было подавляющим. Сказалось и то, что в СССР традиционно, несмотря на сеть ОСОАВИАХИМа, предпочтение отдавалось развитию танковых и артиллерийских войск. Число опытных пилотов фактически сводилось к тем летчикам, которые прошли через войну в Испании. Да и истребитель И-16 - основа авиационного истребительного парка СССР того времени, несмотря на мощное вооружение, мог быть грозным оружием только в опытных руках. Поэтому все первые месяцы войны на плечах отступающих частей Красной армии висели немецкие пикировщики, наводившие ужас на солдат своим адским воем.

Сталин
Об обстоятельствах разгрома Красной армии в первые месяцы войны спорено-переспорено. Некоторые историки уверены, что дислоцированные вблизи границ армейские соединения готовились к нападению на немцев. Дескать, Сталин задумал свой блицкриг, а Гитлер его просто опередил. Другие считают, что, допуская неизбежность войны в принципе, но также будучи уверенным в непобедимости Красной армии, Сталин размещал войска возле границ специально, чтобы после того, как Гитлер нанесет первый удар, опрокинуть его и добить уже в Польше. Как бы то ни было, факт остается фактом - войска, размещенные вблизи западных границ СССР, боялись отвечать на "провокации", были окружены и смяты. Сталин не верил в начало войны так же, как не верили в это красноармейцы, гибнувшие под бомбами и окруженные немцами. Сила, с которой ударили германские войска, оказалась большей, чем та, на которую рассчитывал Сталин. Цена такой недооценки противника - четыре года кровопролитной войны и почти тридцать миллионов жизней.

Что же происходило в Москве в первые часы войны? Как на известие о ее начале отреагировал Сталин? Приведем отрывок из книги Эдуарда Радзинского "Сталин", опубликованной на сайте автора:

В 3:30 немецкие самолеты сбросили бомбы на Белоруссию. В 4:00 немцы уже бомбили Киев и Севастополь. В это время Хозяин мирно спал на Ближней даче...

Сразу же после звонка Жукова он выехал в Москву.

Еще горели фонари, когда машина Хозяина въехала в Кремль. Немцы напали - в воскресенье, на умеющую отдыхать страну. Сколько хмельных голов отсыпалось после вчерашних веселий! Так что он, конечно же, со страхом ждал известий об уроне. Он приехал в Кремль первым. И вскоре, разбуженные Поскребышевым, входили в его кабинет члены Политбюро.

Далее пересказывается стенограмма заседания в кабинете у Сталина. Историк изучил ее в секретном фонде Архива Октябрьской революции, который ему удалось посетить в 90-х годах. Кроме того, он ссылается также на рассказ человека, который стенографировал эти заседания - управляющего делами Совнаркома Чадаева. Историк пишет:

В первые дни войны, согласно стойкой легенде, Сталин, потрясенный гитлеровским нападением, совершенно растерялся, впал в прострацию, а затем попросту уехал из Кремля на Ближнюю дачу, где продолжал пребывать в совершенном бездействии. Я знал его биографию (уроки, полученные в гражданской войне, когда большевики, потерявшие три четверти территории, смогли победить), и все это показалось мне очень странным. Но, прочтя чадаевские воспоминания, я смог понять поведение Сталина..

Действительно, война началась в ночь на 22 июня, а с обращением к советскому народу Сталин выступил лишь 3 июля. Историки гадают, почему он медлил 11 дней? Радзинский пишет, что 27 июня Сталин неожиданно приехал в наркомат обороны, чтобы на месте "ознакомиться с поступающими сообщениями с фронтов и выработать дополнительные меры". Там на его глазах произошла перепалка между Жуковым и Берией. При этом Жуков резко потребовал от Сталина оставить их в покое и дать работать. Это стало сигналом для вождя - его перестали бояться. Радзинский считает, что Сталин после этого "исчез", чтобы посмотреть, как поведут себя его приближенные в отстутствие Хозяина.

Он увидел воочию: самое страшное произошло - они больше его не боялись. Значит, наступал конец.
Чадаев: "Выходя из наркомата обороны, он в сердцах бросил: "Ленин создал наше государство, а мы все его просрали"...
Этот железный человек не повел себя как нервная барышня. Тогда, в наркомате обороны, поняв новые настроения, он сделал выводы: со дня на день падет Минск, немецкая лавина покатится к Москве, и его жалкие холопы от страха смогут взбунтоваться. И он повел себя как царь Иван - учитель. Любимый прием Грозного - притвориться умирающим, следить, как поведут себя его злосчастные бояре, а потом восстать с одра болезни и жестоко карать, чтобы другим неповадно было. Практиковал Иван, как известно, и исчезновения из столицы, чтобы бояре поняли, как беспомощны они без царя. И он действует, подобно учителю. Конечно, Поскребышев - его "око государево" - и глава НКВД Берия все знают и слушают, что говорят соратники без него... Но опытный царедворец Молотов сразу понял игру - и страшится подписывать важные бумаги. Не подписывать - доказательство лояльности. Хозяин хорошо их подобрал: без него соратники - "слепые котята", как он назовет их впоследствии. Оставив "бояр" одних, он дал им почувствовать их ничтожность, понять: без него военные их сметут. Молотов спешит устроить поход членов Политбюро на дачу...

По мнению других историков, Сталин был уверен в том, что немцы лишь демонстрируют волю и решительность, чтобы, захватив приграничные районы, остановиться и потребовать от советского правительства экономических и территориальных уступок. Если это на самом деле так, то Сталина нужно назвать крайне недальновидным руководителем - не понимать целей и задач нападения немцев даже в то время мог только слепой. К 1941 году за плечами вермахта были войны во Франции и Польше. И там, и там Гитлер добился полного успеха, захватил и оккупировал эти страны. Сомнений в том, что с СССР он собирается поступить так же, быть не могло.

Скорее всего, Сталин просто не имел достоверной информации о том, что происходило на фронтах. Это вполне похоже на правду - участник тех событий глава Генштаба Жуков пишет, что в Ставку зачастую поступали противоречивые сведения. Кроме того, приближенные вождя скрывали от него истинный масштаб разрушений и потерь Красной армии (впрочем, и сами они едва могли об этом судить с полной уверенностью). Поэтому вплоть до 3 июля Сталин ждал, что ситуация переломится и у него появится шанс собрать силы для ответного удара. Сталин находился в том же самом замешательстве, что и его солдаты, которые гибли от первых пуль, попадали в плен к передовым частям вермахта, отступали под натиском танков Гудериана. Лишь через 12 дней вождь осознал, что война будет долгой и развернется на нашей территории. К тому времени, видимо, об этом начали догадываться и остальные советские граждане.

Вместо послесловия
Когда покойного фельдмаршала Бернарда Монтгомери, известного английского полководца XX века, попросили составить список военных ошибок, которых следует избегать, под номером один он написал: "Вторжение в Россию. Это всегда неудачная мысль". Как бы в подтверждение этого и многих других высказываний различных исторических деятелей, включая "железного канцлера" Германии Отто фон Бисмарка, спустя ровно три года после немецкого вторжения в СССР - 22 июня 1944 года - советское командование начало операцию "Багратион". Потом историки назовут эту операцию "катастрофой" для немецкой армии. Кстати, так же они называли немецкую операцию "Барбаросса" для Вооруженных сил Советского Союза...

Как пишет "НВО", в ходе операции "Багратион" советские войска, пройдя с боями несколько сот километров, практически зеркально повторили события 1941 года. Только теперь в котлах гибли не советские, а немецкие дивизии, вместо Гудериана наступление вел Рокоссовский, вместо немецких танков по белорусским, польским, литовским дорогам пылили "тридцатьчетверки", вместо "хейнкелей", "мессершмитов" и "юнкерсов" в небе ревели моторы советских "Илов" и "Яков". А из "минского котла" пытались вырваться не красноармейцы, а немецкие солдаты.

За месяц войска 1-го, 2-го и 3-го Белорусских фронтов, а также 1-го Прибалтийского фронта окружили и уничтожили группу армий "Центр", основу немецкой армии. В результате операции были освобождены Белоруссия, большая часть Литвы, восточная часть Польши. Советские войска, форсировав реку Неман, подошли к границам Германии. Фашисты понесли огромные потери. Из 97 дивизий и 13 бригад, разновременно участвовавших в боях, 17 дивизий и 3 бригады были полностью уничтожены. 50 дивизий понесли потери от 60 до 70 процентов личного состава.

Дату начала операции, вероятно, назначили неспроста. Позади были три года страшной войны, впереди - Германия. Однако боль от первых поражений в июне 41-го года осталась в памяти. Сталин помнил те 12 дней, в течение которых он не знал, что делать. А солдаты помнили, как отступали на восток, не понимая, что происходит вокруг. Но теперь, в 44-м, они уже хорошо знали свою задачу, и это знание привело их через несколько месяцев к Рейхстагу.   

[Валентина Слободянюк]

Спасибо, Дима.   

[жемчужина]

спасибо, за статью, мы должны помнить такие дни