[Демо]

Из записных книжек Сергея Довлатова...
P.S. Просто для настроения, если кто не читал...

* * *
По радио сообщили:
"Сегодня утром температура в Москве достигла двадцати восьми градусов. За последние двести лет столь высокая майская температура наблюдалась единственный раз. В прошлом году".
* * *
Дело было на лекции профессора Макогоненко. Саша Фомушкин увидел, что Макогоненко принимает таблетку. Он взглянул на профессора с жалостью и говорит: – Георгий Пантелеймонович, а вдруг они не тают? Вдруг они так и лежат на дне желудка? Год, два, три, а кучка все растет, растет... Профессору стало дурно.
* * *
Слышу от Инги Петкевич:
– Раньше я не подозревала, что ты – агент КГБ.
– Но почему?
– Да как тебе сказать. Явишься, займешь пятерку – вовремя несешь обратно. Странно, думаю, не иначе как подослали.
* * *
Горбовский, многодетный отец, рассказывал:
– Иду вечером домой. Смотрю – в грязи играют дети. Присмотрелся – мои.
* * *
Поэт Охапкин надумал жениться. Затем невесту выгнал. Мотивы:
– Она, понимаешь, медленно ходит, а главное – ежедневно жрет!
* * *
Битов и Цыбин поссорились в одной компании. Битов говорит:
– Я тебе, сволочь, морду набью!
Цыбин отвечает:
– Это исключено. Потому что я – толстовец. Если ты меня ударишь, я подставлю другую щеку.
Гости слегка успокоились. Видят, что драка едва ли состоится. Вышли курить на балкон.
Вдруг слышал грохот. Забегают в комнату. Видят – на полу лежит окровавленный Битов. А толстовец Цыбин, сидя на Битове верхом, молотит пудовыми кулаками.
* * *
В молодости Битов держался агрессивно. Особенно в нетрезвом состоянии. Как-то раз он ударил Вознесенского.
Это был уже не первый случай такого рода. Битова привлекли к товарищескому суду. Плохи были его дела.
И тогда Битов произнес речь. Он сказал:
– Выслушайте меня и примите объективное решение. Только сначала выслушайте, как было дело. Я расскажу, как это случилось, и тогда вы поймете меня. А следовательно – простите. Потому что я не виноват. И сейчас это всем будет ясно. Главное, выслушайте, как было дело.
– Ну, и как было дело? – поинтересовались судьи.
– Дело было так. Захожу в "Континенталь". Стоит Андрей Вознесенский. А теперь ответьте, – воскликнул Битов, – мог ли я не дать ему по физиономии?!
* * *
Беседовали мы как-то с Воскобойниковым по телефону.
– Еду, – говорит, – в Разлив. Я там жилье снял на лето.
Тогда я спросил:
– Комнату или шалаш?
Воскобойников от испуга трубку повесил.
* * *
У Иосифа Бродского есть такие строчки:
"Ни страны, ни погоста,
Не хочу выбирать,
На Васильевский остров
Я приду умирать..."
Так вот, знакомый спросил у Грубина:
– Не знаешь, где живет Иосиф Бродский?
Грубин ответил:
– Где живет, не знаю. Умирать ходит на Васильевский остров.
* * *
Валерий Грубин – Тане Юдиной:
– Как ни позвоню, вечно ты сердишься. Вечно говоришь, что уже половина третьего ночи.
* * *
Отправились мы с Грубиным на рыбалку. Попали в грозу. Укрылись в шалаше. Грубин был в носках. Я говорю:
– Ты оставил снаружи ботинки. Они намокнут.
Грубин в ответ:
– Ничего. Я их повернул НИЦ.
Бывший филолог в нем ощущался.
* * *
Разговор с ученым человеком:
– Существуют внеземные цивилизации?
– Существуют.
– Разумные?
– Очень даже разумные.
– Почему же они молчат? Почему контактов не устанавливают?
– Вот потому и не устанавливают, что разумные. На хрена мы им сдались?!
* * *
Я спросила у восьмилетней дочки:
– Без окон, без дверей – полна горница людей. Что это?
– Тюрьма, – ответила Катя.
* * *
Сосед-полковник говорил о ком-то:
– Простите мне грубое русское выражение, но он – типичный ловелас.
* * *
В Пушкинских Горах туристы очень любознательные. Задают экскурсоводам странные вопросы:
– Кто, собственно, такой Борис Годунов?
– Из-за чего была дуэль у Пушкина с Лермонтовым?
– Где здесь проходила "Болдинская осень"?
– Бывал ли Пушкин в этих краях?
– Как отчество младшего сына А.С.Пушкина?
– Была ли А.П.Керн любовницей Есенина?!..
А в Ленинграде у знакомого экскурсовода спросили:
– Что теперь находится в Смольном – Зимний?..
И наконец, совсем уже дикий вопрос:
– Говорят, В.И.Ленин умел плавать задом. Правда ли это?
* *
Издавался какой-то научный труд. Редактора насторожила такая фраза:
"Со времен Аристотеля мозг человеческий не изменился".
Может быть, редактор почувствовал обиду за современного человека. А может, его смутила излишняя категоричность. Короче, редактор внес исправление. Теперь фраза звучала следующим образом:
"Со времен Аристотеля мозг человеческий ПОЧТИ не изменился".
* * *
Молодого Шемякина выпустили из психиатрической клиники. Миши шел домой и повстречал вдруг собственного отца. Отец и мать его были в разводе.
Полковник в отставке спрашивает:
– Откуда ты, сын, и куда?
– Домой, – отвечает Миша , – из психиатрической клиники.
Полковник сказал:
– Молодец!
И добавил:
– Где только мы, Шемякины, не побывали! И в бою, и в пиру, и в сумашедшем доме!
* * *
Я был на третьем курсе ЛГУ. Зашел по делу к Мануйлову. А он как раз принимает экзамены. Сидят первокурсники. На доске указана тема:
"Образ лишнего человека у Пушкина".
Первокурсники строчат. Я беседую с Мануйловым. И вдруг он спрашивает:
– Сколько необходимо времени, чтобы раскрыть эту тему?
– Мне?
– Вам.
– Недели три. А что?
– Так, говорит Мануйлов, – интересно получается. Вам трех недель достаточно. Мне трех лет не хватило бы. А эти дураки за три часа все напишут.
* * *
Это произошло в двадцатые годы. Следователь Шейнин вызвал одного еврея. Говорит ему:
– Сдайте добровольно имеющиеся у вас бриллианты. Иначе вами займется прокуратура.
Еврей подумал и спрашивает:
– Товарищ Шейнин, вы еврей?
– Да, я еврей.
– Разрешите, я вам что-то скажу как еврей еврею?
– Говорите.
– Товарищ Шейнин, у меня есть дочь. Честно говоря, она не Мери Пикфорд. И вот она нашла себе жениха. Дайте ей погулять на свадьбе в этих бриллиантах. Я отдаю их ей в качестве приданого. Пусть она выйдет замуж. А потом делайте с этими бриллиантами что хотите.
Шейнин внимательно посмотрел на еврея и говорит:
– Можно, и я вам что-то скажу как еврей еврею?
– Конечно.
– Так вот. Жених – от нас.
* * *
Одного моего знакомого привлекли к суду. Вменялась ему антисоветская пропаганда. Следователь задает ему вопросы:
– Знаете ли вы некоего Чумака Бориса Александровича?
– Знаю.
– Имел ли некий Чумак Б.А. доступ к множительному устройству "Эра"?
– Имел.
– Отпечатал ли он на "Эре" сто копий "Всеобщей декларации прав человека"?
– Отпечатал.
– Передал ли он эти сто копий "Декларации" вам, Михаил Ильич?
– Передал.
– А теперь скажите откровенно, Михаил Ильич. Написали-то эту "Декларацию", конечно, вы сами? Не так ли?!
* * *
Можно благоговеть перед умом Толстого. Восхищаться изяществом Пушкина. Ценить нравственные поиски Достоевского. Юмор Гоголя. И так далее.
Однако похожим быть хочется только на Чехова.
* * *
Семья – не ячейка государства. Семья – это государство и есть. Борьба за власть, экономические, творческие и культурные проблемы. Эксплуатация, мечты о свободе, революционные настроения. И тому подобное. Вот это и есть семья.
* * *
Мой армянский дедушка был знаменит весьма суровым нравом. Даже на Кавказе его считали безумно вспыльчивым человеком. От любой мелочи дед приходил в ярость и страшным голосом кричал: "Абанамат!"
Мама и ее сестры очень боялись дедушку. Таинственное слово "абанамат" приводило их в ужас. Значения этого слова мать так и не узнала до преклонных лет.
Она рассказывала мне про деда. Четко выговаривала его любимое слово "абанамат", похожее на заклинание. Говорила, что не знает его смысла.
А затем я вырос. Окончил школу. Поступил в университет. И лишь тогда вдруг понял, как расшифровать это слово.
Однако маме не сказал. Зачем?
* * *
Отправил я как-то рукопись в "литературную газету". Получил такой фантастический ответ:
"Ваш рассказ нам очень понравился. Используем в апреле нынешнего года. Хотя надежды мало. С приветом – Цитриняк".
* * *
Ольга Форш перелистывала жалобную книгу. Обнаружила такую запись: "В каше то и дело попадаются лесные насекомые. Недавно встретился мне за ужином жук-короед".
– Как вы думаете, – спросила Форш, – это жалоба или благодарность?
* * *
Писатель Уксусов:
"Над городом поблескивает шпиль Адмиралтейства. Он увенчан фигурой ангела НАТУРАЛЬНОЙ величины".
* * *
У того же автора:
"Коза закричала нечеловеческим голосом..."
* * *
Панфилов был генеральным директором объединения "ЛОМО". Слыл человеком грубым, резким, но отзывчивым. Рабочие часто обращались к нему с просьбами и жалобами. И вот он получает конверт. Достает оттуда лист наждачной бумаги. На обратной стороне заявление – прошу, мол, дать квартиру. И подпись – "рабочий Фоменко".
Панфилов вызвал этого рабочего. Спрашивает:
– Что это за фокусы?
– Да вот, нужна квартира. Пятый год на очереди.
– Причем тут наждак?
– А я решил – обычную бумагу директор в туалете на гвоздь повесит...
Говорят, Панфилов дал ему квартиру. А заявление продемонстрировал на бюро обкома.
* * *
Юрий Олеша подписывал договор с филармонией. Договор был составлен традиционно:
"Юрий Карлович Олеша, именуемый в дальнейшем "автор"... Московская государственная филармония, именуемая в дальнейшем "заказчик"... Заключают настоящий договор в том, что автор обязуется..." И так далее.
Олеша сказал:
– Меня такая форма не устраивает.
– Что именно вас не устраивает?
– Меня не устраивает такая форма: "Юрий Карлович Олеша, именуемый в дальнейшем "автор".
– А как же вы хотите?
– Я хочу по-другому.
– Ну так как же?
– Я хочу так: "Юрий Карлович Олеша, именуемый в дальнейшем – "Юра".
* * *
Николай Тихонов был редактором альманаха. Тетка моя была секретарем этого издания. Тихонов попросил ее взять у Бориса Корнилова стихи. Корнилов дать стихи отказался.
– Клал я на вашего Тихонова с прибором, – заявил он.
Тетка вернулась и сообщает главному редактору:
– Корнилов стихов не дает. Клал, говорит, я на вас с ПРОБОРОМ.
– С прибором, – раздраженно исправил Тихонов, – с прибором. Неужели трудно запомнить?!
* * *
Умер Алексей Толстой. Коллеги собрались на похороны. Моя тетка спросила писателя Чумандрина:
– Миша, вы идете на похороны Толстого?
Чумандрин ответил:
– Я так прикинул. Допустим, умер не Толстой, а я, Чумандрин. Явился бы Толстой на мои похороны? Вряд ли. Вот и я не пойду.
* * *
У Хрущева был верный соратник Подгорный. Когда-то он был нашим президентом. Через месяц после снятия все его забыли. Хотя формально он много лет был главой правительства.
Впрочем, речь не об этом. В 63 году он посетил легендарный крейсер "Аврора". Долго его осматривал. Беседовал с экипажем. Оставил запись в книге почетных гостей. Написал дословно следующее:
"Посетил боевой корабль. Произвел неизгладимое впечатление!"
* * *
По Ленинградскому
телевидению
демонстрировался боксерский матч. Негр, черный как вакса, дрался с белокурым поляком. Диктор пояснил:
– Негритянского боксера вы можете отличить по светло-голубой полоске на трусах.
* * *
Борис Раевский сочинил повесть из дореволюционной жизни. В ней была такая фраза (речь шла о горничной):
"... Чудесные светлые локоны выбивались из-под ее кружевного ФАРТУКА..."
* * *
Мой отец – человек поразительного жизнелюбия. Смотрели мы, помню, телевизор. Показывали 80-летнего Боба Хоупа. Я сказал:
– Какой развязный старик!
Отец меня поправил:
– Почему старик? Примерно моего возраста.
* * *
Встретил я экономиста Фельдмана. Он говорит:
– Вашу жену зовут Софа?
– Нет, – говорю, – Лена.
– Знаю. Я пошутил. У вас нет чувства юмора. Вы, наверное, латыш?
– Почему латыш?
– Да я же пошутил. У вас совершенно отсутствует чувство юмора. Может, к логопеду обратитесь?
– Почему к логопеду?
– Шучу, шучу. Где ваше чувство юмора?
* * *
Спортивный комментатор Озеров ехал по Москве в автомобиле. Увидел на бульваре старика Ворошилова. Подъехал:
– Разрешите, – говорит, – отвезу вас домой.
– Спасибо, я уже почти дома.
Озеров стал настаивать. Ворошилов кивнул. Сел в машину.
Подъехали к дому. Попрощались. Озеров уже развернулся. Неожиданно старик возвращается и говорит, запыхавшись:
– Внуки мне не простят, если узнают... Скажут – ну и дед! С Озеровым в машине ехал и автографа не попросил... Так что распишитесь вот здесь, пожалуйста.
* * *
– Что может быть важнее справедливости?
– Важнее справедливости? Хотя бы – милость к падшим.
* * *
Горбачев побывал на спектакле Марка Захарова. Поздно вечером звонит режиссеру:
– Поздравляю! Спектакль отличный! Это – пердуха!
Захаров несколько смутился и думает:
"Может, у номенклатуры такой грубоватый жаргон? Если им что-то нравится, они говорят: "Пердуха! Настоящая пердуха!"
А Горбачев твердит свое:
– Пердуха! Пердуха!
Наконец Захаров сообразил: "Пир духа!" Вот что подразумевал генеральный секретарь.
* * *
Беседовал я как-то с представителем второй эмиграции. Речь шла о войне. Он сказал:
– Да, нелегко было под Сталинградом. Очень нелегко...
И добавил:
– Но и мы большевиков изрядно потрепали!
Я замолчал, потрясенный глубиной и разнообразием жизни.
* * *
У Неизвестного сидели гости. Эрнст говорил о своей роли в искусстве. В частности, он сказал:
– Горизонталь – это жизнь. Вертикаль – это Бог. В точке пересечения – я, Шекспир и Леонардо!..
Все немного обалдели. И только коллекционер Нортон Додж вполголоса заметил:
– Похоже, что так оно и есть...
Раньше других все это понял Любимов. Известно, что на стенах любимовского кабинета расписывались по традиции московские знаменитости. Любимов сказал Неизвестному:
– Распишись и ты. А еще лучше – изобрази что-нибудь. Только на двери.
– Почему же на двери?
– Да потому, что театр могут закрыть. Стены могут разрушить. А дверь я всегда на себе унесу...
* * *
Высоцкий рассказывал:
"Не спалось мне как-то перед запоем. Вышел на улицу. Стою у фонаря. Направляется ко мне паренек. Смотрит как на икону:
"Дайте, пожалуйста автограф". А я злой, как черт. Иди ты, говорю...
Недавно был в Монреале. Жил в отеле "Хилтон". И опять-таки мне не спалось. Выхожу на балкон покурить. Вижу, стоит поодаль мой любимый киноактер Чарльз Бронсон. Я к нему. Говорю по-французски: "Вы мой любимый артист..." И так далее... А тот мне в ответ: "Гет лост..." И я сразу вспомнил того парнишку..."
Заканчивая эту историю, Высоцкий говорил:
– Все-таки Бог есть!
* * *
Заговорили мы в одной эмигрантской компании про наших детей. Кто-то сказал:
– Наши дети становятся американцами. Они не читают по-русски. Это ужасно. Они не читают Достоевского. Как они смогут жить без Достоевского?
На что художник Бахчанян заметил:
– Пушкин жил, и ничего.
* * *
Загадочный религиозный деятель Лемкус говорил:
– Вы, Сергей, постоянно шутите надо мной. Высмеиваете мою религиозную и общественную деятельность. А вот незнакомые люди полностью мне доверяют.
У того же Лемкуса в одной заметке было сказано:
"Как замечательно говорил Иисус Христос – возлюби ближнего своего!"
Похвалил талантливого автора.
* * *
Лет тридцать назад Евтушенко приехал в Америку. Поселился в гостинице. Сидит раз в холле, ждет кого-то. Видит, к дверям направляется очень знакомый старик: борода, измятые штаны, армейская рубашка.
Несколько секунд Евтушенко был в шоку. Затем он понял, что это Хемингуей. Кинулся за ним. Но Хемингуей успел сесть в поджидавшее его такси.
– Какая досада, – сказал Евтушенко швейцару, – ведь это был Хемингуей! А я не сразу узнал его!
Швейцар ответил деликатно:
– Не расстраивайтесь. Мистер Хемингуей тоже не сразу узнал вас.
* * *
Миши Юпп сказал издателю Поляку:
– У меня есть неизвестная фотография Ахматовой.
Поляк заволновался:
– Что за фотография?
– Я же сказал – фото Ахматовой.
– Какого года?
– Что – какого года?
– Какого года фотография?
– Ну, семьдесят четвертого. А может, семьдесят шестого. Я не помню.
– Задолго до этого она умерла.
– Ну и что? – спросил Юпп.
– Так что же запечатлено на этой фотографии?
– Там запечатлен я, – сказал Юпп, – там запечатлен я на могиле Ахматовой в Комарове.
* * *
Сцена в больнице. Меня везут на процедуру. На груди у меня лежит том Достоевского. Мне только что принесла его Нина Аловерт. Врач-американец спрашивает:
– Что это за книга?
– Достоевский.
– "Идиот"?
– Нет, "Подросток".
– Таков обычай? – интересуется врач.
– Да, – говорю, – таков обычай. Русские писатели умирают с томом Достоевского на груди.
Американец спрашивает:
– Ноу Байбл? (Не Библия?)
– Нет, – говорю, – именно том Достоевского.
Американец посмотрел на меня с интересом.   

[Макс]

Понравилось про Чехова, Пушкина, Хэмингуэя и Высоцкого   

[Демо]

[Макс]

Я как и Пушкин прекрасно обхожусь без Достоевского.